Смерть как сон - Страница 59

– Любопытно вы рассуждаете… – заметил Кайсер, потирая переносицу. – Впервые сталкиваюсь с такой трактовкой смерти.

Де Бек развел руками и тронул веко.

– Глаза даны всем, молодой человек. Но не всем дано видеть ими.

– А вам известно, что по крайней мере одна из моделей, как вы их называете, считается пропавшей без вести? Точнее, похищенной. И вполне возможно, погибшей.

– Да. Вы говорите о сестре бедной мисс Гласс, не так ли?

– Именно. И что вы по этому поводу думаете?

– Не совсем понял вопрос.

– Насколько это морально, с вашей точки зрения? Ведь получается, что в процессе создания этих дивных полотен расставались с жизнью ни в чем не повинные женщины.

Де Бек вдруг строго посмотрел на Кайсера.

– Вам действительно хочется узнать мое мнение на этот счет?

– Очень.

– Ваш вопрос я расцениваю как типичную демонстрацию американского лицемерия. Не обижайтесь. Вы воевали во Вьетнаме, где расстались с жизнью пятьдесят восемь тысяч ваших соотечественников. Я молчу про местное население, которое пострадало от войны гораздо серьезнее. Ну и во имя чего, спрашивается, все эти люди погибли?

– Боюсь, мы говорим о разных вещах.

– Да о тех же самых, уверяю вас! Если девятнадцать женщин погибли, но их гибель подарила жизнь подлинному искусству, то в философском смысле это был выгодный обмен. Это очевидно.

– А если бы вы любили одну из этих женщин? – тихо проговорила я.

– А вот теперь мы действительно говорим о разных вещах, – возразил де Бек. – Я лишь хотел заметить уважаемому месье Кайсеру, что любой шаг человеческой цивилизации вперед всегда оплачивался жизнями людей. Строительство городов, мостов, туннелей, медицинские эксперименты, географические открытия и, конечно, войны. Все это, вместе взятое, я ставлю ниже подлинного искусства.

Кайсер медленно багровел.

– Если бы вы заранее знали, что эти женщины погибали, позируя художнику… Если бы вы знали имя художника… Вы донесли бы на него властям?

– К счастью, передо мной не стояла такая дилемма.

Кайсер вздохнул, опустил глаза и поставил бокал на стол.

– Почему вы отказались предоставить свои картины на экспертизу?

– Я беглец и не доверяю никаким властям. В особенности американским. По секрету вам скажу, что во время той войны довольно тесно общался с ними и всякий раз бывал разочарован. Американцы – нация наивных, сентиментальных и лицемерных болванов.

– И это говорит мне человек, который мародерствовал в промышленных масштабах.

Де Бек усмехнулся:

– Вы меня ненавидите, молодой янки. За то, что я занимался во время войны бизнесом. Господи… с таким же успехом вы можете ненавидеть летний дождь и домашних тараканов.

– Я бы тоже мог кое-что рассказать про французов. Я о них не слишком высокого мнения, поскольку видел, что они натворили во Вьетнаме. Вы были гораздо худшим злом для этой страны, чем мы.

– Французские колониальные власти часто проявляли жестокость, согласен, но по капле. А что там делали ваши бравые войска, известно всему миру. Американская пехота угощала вьетнамских детишек шоколадом, а в это самое время ваша авиация стирала с лица земли целые города.

– Когда мы то же самое делали в Третьем рейхе, французы вроде бы не возражали. И даже улюлюкали.

– Это бессмысленный разговор, – вмешалась я, сурово взглянув на Кайсера.

Я много ездила по миру и на личном опыте убедилась, что подобных споров лучше по возможности избегать. Европейцам никогда не понять Америку по-настоящему. А решив, будто что-то про нас поняли, они тут же предают это анафеме. На мой взгляд, этот комплекс вызван глубоко запрятанной завистью. Но важно другое – спор между американцем и европейцем о судьбах мира ни к чему хорошему не приведет. Честно говоря, от Кайсера я этого не ожидала.

– Вы хотели меня увидеть. Вы меня увидели, – сказала я де Беку. – И что теперь?

В глазах старика мелькнул огонек, совсем как у Мориса Шевалье.

– Я бы хотел увидеть вас в первозданном виде, ma cherie. Вы сами по себе произведение искусства.

– Вы бы хотели увидеть меня обнаженной? Или еще и мертвой?

– Не обижайте меня, я слишком люблю жизнь. – Он выдержал паузу, а потом поднял свой бокал, словно желая произнести тост: – Но смерть… она всегда с нами.

– Вы делали заказ на картину с моей сестрой?

Улыбка исчезла с его лица, словно ее и не было.

– Нет.

– Но вы пытались ее купить?

– Не имел такой возможности. Я ее не видел.

– А если бы увидели, как бы вы узнали, что она моя сестра?

– Если бы я ее увидел, то решил бы, что это вы.

– Когда вы впервые узнали о существовании мисс Гласс? – вмешался в допрос Кайсер.

– Мое внимание привлекла фотография, опубликованная в «Интернэшнл геральд трибюн» в начале восьмидесятых. – Он хмыкнул. – Честно говоря, я даже подпрыгнул тогда в кресле, увидев подпись: «Дж. Гласс».

– Я так подписываюсь в память об отце.

– Весьма похвально. Но, боюсь, в тот день испытал шок не только я, а многие, кто был с ним знаком.

– Да, мне это известно. Через несколько лет я стала подписываться уже полным именем. – Я на несколько секунд задумалась, а потом задала де Беку вопрос, который не могла не задать: – Каким он был человеком?

– Разным. В начале нашего знакомства он мало чем отличался от прочих американцев – всех этих взрослых детей с выпученными глазами. Но потом изменился. У него был зоркий глаз, который подмечал то, что в упор не видели его соотечественники, да и не только. Ему не надо было повторять дважды. Он мало что знал об Азии, но впитывал знания и впечатления, как губка. Он был открыт всему новому. И вьетнамцы, кстати, любили его.