Смерть как сон - Страница 67

– Леон Айзек Гейнс, – объявил Бакстер. – Вместо предисловия я вам вот что скажу, ребята: если бы мне пришлось выбирать из всей четверки, я выбрал бы этого красавца. Не колеблясь. Судите сами: родители – алкоголики, а отец еще и сидел в «Синг-Синге» за совращение несовершеннолетнего.

– Мальчика? – быстро спросил Кайсер.

– Девочки.

– Какого возраста?

– Четырнадцати лет. Леон все детство и юность провел между улицей и колонией для малолетних преступников. В его раннем послужном списке значатся кража со взломом, хулиганство с нанесением телесных повреждений и так далее. Кроме того, он отбывал срок за поджог.

Кайсер удовлетворенно хмыкнул, и я знала почему. Поджог, совершенный в детстве, – один из трех классических признаков, по которым можно впоследствии вычислить маньяка. Поджог, недержание мочи и жестокость по отношению к животным. Это я хорошо запомнила, год назад проштудировав учебник по криминалистике.

– И над кошками он тоже измывался, – словно прочитав мои мысли, сообщил Бакстер. – В двенадцать лет закопал котенка в песок так, что наверху осталась одна голова, а потом проехался по этому месту газонокосилкой.

– Господи… – прошептала я.

– А как насчет энуреза? – осведомился Кайсер.

– Так глубоко мы еще не копнули. Родителей не спросишь. Обоих давно нет на свете, да я и не думаю, что его мамаша особенно озаботилась бы недержанием у сыночка. Впрочем, мы поднимем медицинские архивы в Куинсе. Для очистки совести. – Опять шуршание бумаг. – Как я уже сказал, Гейнс дважды навещал «Синг-Синг»: один раз за драку с отягчающими, второй за изнасилование.

– Хорош! – веско изрек Боулс.

– С бандитскими группировками на воле у него вроде бы связей не было, но он участвовал в бунте заключенных в «Синг-Синге». Мы сейчас пытаемся разыскать его бывших сокамерников, разослали людей во все концы, чтобы они их допросили. Примечательно, что до своей первой ходки в «Синг-Синг» в семьдесят пятом Гейнс ни разу не брал в руки кисть для рисования. Зато как взял, так уже больше и не выпускал. Его мазня произвела на начальника тюрьмы столь сильное впечатление, что тот показал ее в Нью-Йорке нескольким торговым агентам.

– И что они?

– А они начали потихоньку продавать Гейнса коллекционерам. На свою вторую ходку он пошел уже не оборванцем. Его судьба чем-то схожа с судьбой Джека Эббота. Во всяком случае, на тот момент он был, пожалуй, единственным обитателем «Синг-Синга», которым живо интересовалось все нью-йоркское арт-сообщество.

– Тогда-то Уитон впервые и услышал про Гейнса, не так ли? – предположил Кайсер.

– Трудно сказать. Имя Уитона в связи с нью-йоркским периодом в жизни Гейнса как раз нигде не всплывает. Уитон всегда был отшельником, чурался других художников и не входил ни в какие тусовки. А когда заболел, и вовсе замкнулся, окончательно прервав все сношения с внешним миром. Если не считать, конечно, переписки с личным агентом. В Новом Орлеане Уитона поначалу зазывали всюду – куда там! Порой он даже не удостаивал людей ответом. Ректор, кстати, не в восторге от такого поведения Уитона.

– В какой манере Гейнс пишет? Что будит его вдохновение? – спросил Кайсер.

– Начинал он, понятное дело, с тюремных сценок, а теперь рисует своих подружек. Исключительно. С кем спит, ту и пишет. Насколько нам удалось выяснить, он постоянно избивает своих женщин, и они часто меняются. И самое интересное для нас: на своих картинах он часто отображает сцены избиения. Эксперты называют его сюжеты жестокими.

– Интересно, какой конкурс был среди желающих стать аспирантом у Уитона?

– Шестьсот человек на три места.

– Ничего себе! И как же вышло, что он взял именно Гейнса?

– Хороший вопрос. Зададим его завтра самому Уитону.

Кайсер взглянул на Бакстера с вызовом.

– Надеюсь, я буду вести допрос?

– Не забегай вперед, Джон, давай сначала разберемся со всеми подозреваемыми.

Кайсер и Ленц быстро переглянулись.

– То есть можно сказать, что Гейнс пишет серию картин на один сюжет? – спросила я. – Как и Уитон со своей поляной?

– Да, но у двух других аспирантов тоже есть постоянные темы, – проговорил Ленц. – Я бы даже предположил, что серийность была одним из критериев, по которым Уитон осуществлял выбор среди абитуриентов. В одном из интервью он обронил, что лишь глубокое и длительное погружение в одну тему способно помочь художнику в итоге «докопаться до истины».

– Можно подумать, он сделал великое открытие, – фыркнул Боулс. – Только пятьдесят центов способны помочь тебе выпросить у кофейного автомата чашечку черного кофе с сахаром!

– Согласен, – кивнул Бакстер. – Но какие бы банальности он ни говорил, а ему платят за картины большие деньги. Это факт…

– Сколько?

– Последняя ушла за четыреста тысяч.

– У «Спящих женщин» совсем другой порядок цифр.

– Верно, но Уитон гораздо более плодовит, чем автор «Спящих». Вернемся к Гейнсу. Соседи дважды вызывали полицию к нему на дом, но ей особенно не к чему было придраться. Во всяком случае, подружка Гейнса на него не стучит, а сам он, как правило, пьян или спит.

– Полагаю, мы теперь знаем об этом человеке все, что нужно для разговора с ним, – сказал Кайсер.

– Не совсем. У него есть фургончик марки «Додж» с тонированными окнами.

В зале повисла тишина.

– А у других подозреваемых? – тихо спросил Кайсер.

– У других нет.

– Поглядеть бы на этот фургончик. Если мы там что-нибудь отыщем, то можем сравнить это с ДНК жертв.