– Совершенно верно. Как правило, одна из личностей доминирует над другой. И вот эта доминирующая личность в курсе всего, а подавленная может даже не подозревать о ее существовании.
– Боже правый… – пробормотал потрясенный Бакстер.
– Откуда широкая общественность узнала, что в природе случаются подобные вещи? – продолжал Ленц. – Правильно, из литературного произведения под названием «Странная история доктора Джекилла и мистера Хайда». Все мы читали эту историю и с тех пор пребываем в полной уверенности, что синдром раздвоения личности – это когда изощренный злодей прячется под внешне пристойной маской. Но на самом деле означенный синдром проявляет себя несколько иначе. У такого пациента нет «доброго» или «злого» лица. То, что принято называть «добрым», – это подорванная психика ребенка, столкнувшегося с сексуальным насилием, а «злое» – доминирующая личность, сумевшая пережить шок и – пусть обезображенная им – все же способная двинуться в своем развитии дальше. Вот и все.
Джон осторожно погладил ноющую ногу.
– Нам доводилось допрашивать немало маньяков, переживших в детстве сексуальное насилие. Много ли среди них было лиц, страдавших синдромом раздвоения личности?
– И много? – спросил Ленц.
– Ни одного.
Ленц улыбнулся, словно гроссмейстер, завлекший своего оппонента в ловушку, которой тот не видел до последнего момента.
– То-то и оно. Мы можем серьезно отнестись к идее, поданной мисс Гласс. Но для начала давайте уволим всех наших экспертов-искусствоведов и наймем новых.
– А почему бы и нет! – раздражился Джон. – Нам ни холодно, ни жарко от их заключений! Мы топчемся на месте! А тем временем и подозреваемые, и де Бек потешаются над нами, потому что каждый из них сказал нам гораздо меньше, чем знал, а мы и рады!
– Вингейт тоже много чего знал, – наконец подала голос и я. – Я это сразу почувствовала.
Бакстер вдруг вперил мне в переносицу тяжелый взгляд.
– Джордан… Может, вы все-таки соизволите раскрыть нам тайну Фрэнка Смита и Роджера Уитона?
Я тут же вспомнила умоляющее лицо Фрэнка…
– Н-нет, не могу. Вам придется поверить мне на слово – эта тайна не имеет к делу никакого отношения.
– Хотя бы намекните, – попросил доктор Ленц. – Это может быть важно.
– Это самая рядовая – я бы даже сказала, банальная – тайна. В ней нет ничего интересного.
Телефон на столе Боулса уберег меня от дальнейших расспросов цепкого доктора. Боулс снял трубку и сразу передал ее Бакстеру.
– Это твои ребята из Квонтико.
– Бакстер слушает.
Его лицо оставалось непроницаемым, как у профессионального игрока в покер. Невозможно было догадаться, хорошие новости он сейчас получил или плохие.
– Понял, – наконец бросил он в трубку и передал ее обратно Боулсу.
– Ну? – спросил Джон.
Бакстер оперся руками о стол инспектора.
– Телефончик ворованный и перепрограммированный. Отследить по нему личность утопленника не представляется возможным. Но чип удалось спасти, а он дал нам адресную книгу. И в ней значится прямой номер Марселя де Бека.
Джон вскинул руки в победном жесте, а мне вспомнился старик француз, замерший у стеклянной стены и устремивший задумчивый взгляд на далекие паруса. И еще я вспомнила, как тактично он рассказывал мне об отце и его коллегах по Вьетнаму.
Бакстер вынул из кармана сотовый и быстро набрал какой-то номер.
– Чрезвычайка? – спросил он. Я сразу поняла, что он имеет в виду штаб по чрезвычайным ситуациям. – Это Бакстер. Быстро выясните настоящее местонахождение Марселя де Бека. Я буду ждать.
Он напряженно молчал, и мы тоже молчали, глядя на него. Потом его лицо вдруг стало серым.
– Когда? Звоните в госдепартамент и министерство юстиции. Потом мне. – Он нажал кнопку отбоя и ожесточенно почесал кулаком небритый подбородок. – Шесть часов назад самолет де Бека покинул Кайманы. Экипаж оформил полетный план до Рио-де-Жанейро, но туда самолет не прибыл. Де Бек сейчас может быть где угодно.
– Твою мать… – прошептал Джон.
Прежде чем кто-то из нас успел отпустить еще одну реплику, телефон Боулса зазвонил снова. Тот включил громкую связь.
– Бакстер слушает.
– Дэниел, тебе кое-что хочет сказать Фаррел.
– Давай его.
– Дэниел? – услышали мы голос, который мог принадлежать только афроамериканцу.
– Здорово, Генри. Что у тебя?
– Нам только что позвонили по поводу вашей фотки, которую крутят по телику. Одна вдовушка из Кеннера. Она утверждает, что этот парень снимает у нее комнату. Говорит, что ошибки быть не может. По ее словам, его зовут Джонсон и он постоянно в разъездах. Коммивояжер. Записывай адрес: Вистерия-драйв, двести двадцать один. Это к северу от шоссе И-десять. Недалеко от аэропорта. Округ Джефферсон.
Бакстер был явно доволен.
– Шериф и его ребята уже там?
– Шериф еще не знает об этом звонке. Я решил сначала звякнуть тебе.
Бакстер облегченно вздохнул.
– Наши ребята будут там через двадцать минут. С шерифом мы потом разберемся.
– Удачи, Дэниел. Вдовушку звать Питра.
– Я твой должник!
Бакстер повесил трубку и глянул на Боулса.
– Скажи, Патрик, пять лет назад Фаррел позвонил бы нам первым?
– Скорее бы удавился. За эти пять лет он уволил и пересажал целую роту полицейских.
Бакстер вызвал по телефону экспертов.
– Вистерия-драйв, двести двадцать один. В Кеннере. Собирайтесь – и живо туда.
– А вы?
– Встретимся там.
– Понял. До встречи.
Жилище миссис Питры почти примыкало к международному аэропорту Нового Орлеана. Когда мы подъезжали к ее дому, над крышами домов показался взлетающий самолет, накрывший своим ревом всю округу.